Вчера был на премьере Ромео и Джульетты в одесском ТЮЗе и скажу только одно — Шекспир противопоказан одесситам. Говорю не только о зрителях, но и об актерах спектакля, как его соавторах. Здесь не любят и не понимают трагедий, превращая любую историю в гротеск. Чем меньше на сцене трупов, тем одесситу комфортнее наслаждаться искусством. Самый оптимальный вариант в таком случае это комедия дель арте, или комедия масок, как ее еще называют. Площадной театр с пантомимой, импровизацией, мелодраматическими поворотами сюжета и узнаваемыми персонажами: Арлекином, Панталоне, Коломбиной.
Вот такой театр одесситы любят, и именно таким был вчерашний спектакль в ТЮЗе. Зачем для этого брать трагедию Шекспира, выбрасывать из нее огромные куски текста и называть это современным прочтением — мне совершенно не понятно. Есть же другие великие драматурги, которые использовали методы и маски комедии дель арте. В чем провинился бедняга Шекспир? Из его Ромео и Джульетты вчера вырезали не только некоторые сцены и персонажей. Пусть меня простят за прямоту, но, черт возьми, я недосчитался в спектакле двух трупов. Куда вы дели тело матери Ромео? А как быть с трупом Париса, несостоявшегося жениха Джульетты? В чьем шкафу останутся скелеты этих персонажей?
Не так давно я уже приводил в качестве примера шекспировского Гамлета. Если бы он был не датским принцем, а одесским, то в конце истории никто бы не умер. Как будто в воду глядел, хотя сейчас речь о другой пьесе Шекспира. Одесситы не любят смерть, но трагедия, она потому и трагедия, что в ней трупы, кровь, неотвратимость, боль, раскаяние, неизбежность, фатализм, судьба, смерть и еще раз смерть. Когда режиссер подчищает из трагедии трупы, в угоду своей концепции комедии дель арте, то это напоминает мне подход равнодушного полицейского: когда нет тела, нет и дела. Все равно Шекспир в гробу не перевернется — с его пьесами и не такое вытворяли.
Режиссер Сергей Павлюк сам не из Одессы, и его Ромео и Джульетта — это спектакль, который он уже ставил в других городах. Не помню, как правильно называется этот термин, когда права на спектакль сохраняются у режиссера. Что-то вроде франшизы: можно шарашить свою постановку в других театрах и с другими актерами. Так вот, в зависимости от времени, места и публики, режиссеры обычно меняют декорации и шлифуют напильником концепцию, отталкиваясь от актерской труппы. В Одессе режиссер Павлюк недурно так прошелся разными строительными инструментами по Шекспиру, какой уж там напильник.
Действие происходит в наши дни. Строительные леса на сцене соседствуют с изображением то ли ратуши, то ли храма. Посередине небольшой фонтан, символизирующий центральную площадь. Главы семейств Монтекки и Капулетти выглядят по-деловому и похожи на застройщиков из одесской рекламы новостроек. Они в касках и вечерних костюмах. Видимо, у них нешуточная конкуренция, потому что рабочие постоянно дерутся между собой и оскорбляют друг друга. Одним словом, на сцене жизнь и борьба двух строительных кланов.
Вы когда-нибудь задумывались, зачем режиссеры меняют персонажам пол или гендерные характеристики? Мне кажется они это не со зла, просто такой прием хорошо работает с классическими и затасканными пьесами. Можно под другим углом взглянуть на героев или сцену. Иногда это работает, иногда от этого становится только хуже. Во вчерашнем спектакля из-за таких хирургических манипуляций хуже не стало, но ведь и лучше тоже. А если не видно разницы, тогда зачем это нужно? Как по мне, персонажи и сцены по новому не заиграли, но давайте обо всем по порядку.
Начнем с трансгендерного перехода. Как вы помните, место действия в пьесе — итальянский город Верона. Герцог Веронский Эскал и его родственник Меркуцио из мужчин в спектакле стали женщинами: такими типичными одесситками, как их видит массовая культура. Правительница города была похожа на бандершу из советского мультфильма Бременские музыканты. Ту самую, что пела песню про работников ножа и топора, романтиков с большой дороги. В спектакле она все время бегала с пистолетом и на всех кричала. Для шекспировской трагедии такие персонажи, как собаке пятая нога, но для комедии масок в самый раз. Короче говоря, мэр города и родственник мэра, из представителей власти стали такими себе комедийными одесскими тетками. Зачем это сделано — непонятно. Может, чтобы не возникало намеков на действующую власть и отцов города?
На очереди смена гендерных характеристик. Кормилицу Джульетты играет актер мужского пола, что конечно же вызывает смех само по себе и делает сцены с участием этого персонажа гротескными. Такая себе табаковская злая няня мисс Эндрю и калягинская вдова дона Педро из Бразилии в одном флаконе. Большинство сцен решены с участием этой пародийной кормилицы. Это чисто театральный прием и он нужен режиссеру, чтобы сломать привычное действие — развернуть трагедию в русло площадного театра, превратить все в комедию дель арте. Где-то к середине спектакля я уже устал от вездесущей кормилицы, но зрителям она явно нравилась: аплодисменты и смех в ее адрес не утихали. Вот так, с шуточками и пантомимой, спектакль каким-то странным образом пришел к первым трупам.
В наши дни в обществе очень много ненависти, благо есть кого ненавидеть. Однако, на сцене вражда между Монтекки и Капулетти карикатурная. Хотя в самом начале спектакля есть четкая заявка на смерть — могильные плиты, туман и священник. Но такое чувство, будто это сцена из совершенно другого спектакля. Я не могу серьезно воспринимать персонажей, которые пародийно угрожают друг друг ножичками и все время бегают по сцене. Между прочим, у Шекспира в тексте была фраза, которую тоже вроде бы вырезали, по крайней мере, я ее не услышал:
– Уберите кинжал! Благородные режутся только остротами.
Беготни с ножичками и правда было слишком много, впрочем, как и истерики. Я больше переживал за артистов, как бы они в своем диком угаре нечаянно не вспороли себе животы. Это называется неосторожным обращением с холодным оружием. От всей этой сутолоки и мельтешения совершенно не возникало напряжения и градус ненависти выражался лишь децибелами крика. Там была прямая зависимость — чем громче орет актер, тем сильнее расстроен.
Единственная отрада моих глаз, ушей, мозга и сердца это Джульетта и ее родители. Насколько я понимаю, там два состава артистов, поэтому уточню, что вчера играла Иванна Ницак. Актриса выглядела лет на четырнадцать-пятнадцать, совсем как ее персонаж в пьесе, что большая редкость на театре. Родители девушки, супруги Капулетти, которых играли Виктория Алексеева и Виктор Раду, были убедительны в своей любви к дочери. Они дали мне пережить немного трагического в этом спектакле. Совсем чуть-чуть, то что осталось после обрезания.
Только у Джульетты и глав враждующих семейств в спектакле были приличные костюмы, которые читаются и не режут глаз. Скажите мне, разве так обязательно одевать актеров в бесформенные рабочие одежды, лишь для того, чтобы они напоминали современных одесситов? Я же пришел в театр, а не на стройку или Привоз. Я не хочу видеть неряшливых людей, ломая голову над тем, кто же передо мной: то ли рабочий, то ли полубомж, то ли уборщица, то ли герой пьесы Шекспира. В спектакле передо мной были не персонажи, а как-будто реальные одесситы. Их всех объединял плохой вкус или лучше сказать его отсутствие.
С балконом, конечно, промашка вышла. Знаменитый балкон Джульетты нужно было состряпать, как это делают в Одессе. Она все-таки из богатой семьи, негоже ей торчать на строительных лесах, как это было в спектакле. Есть же прекрасный пример, шедевр архитектуры, просто застывшая музыка — балкон покойного главного архитектора Одессы. Его еще называли царь-балкон. Хотя, если герцогу Веронскому в спектакле изменили пол, то какой уж тут одесский балкон — только ненужное внимание привлечет. Режиссер вырезал даже сцену, в которой Ромео не получил письмо из-за того, что посыльных заперли в карантине с подозрениями на чуму:
Когда я был у брата, нашу дверь
Замкнули сторожа из карантина,
Решив, что мы из дома, где чума,
И не пускали, наложив печати.
Мне показалось, что в спектакле старательно избегали острых тем и некоторых нежелательных ассоциаций. Но думаю, никто кроме меня этого не заметил. А знаете почему? Да потому что мало кто читал Ромео и Джульетту, и в лучшем случае, зритель помнит только обрывки сюжета со школы и некоторые избитые строчки, вроде «чума возьми семейства ваши оба!». Поэтому, чем еще хорош Шекспир — его можно дьявольски искромсать и никто не обратит внимания. Классика же!
